Кто не боится читать "многабукаф" - прошу. Обсуждению тоже буду рада, даже несмотря на то, что сейчас я просто сливаю эмоции.
451° по Фаренгейту - температура, при которой воспламеняется и горит бумага.
Знаете, что я поняла? Я люблю старые книги. Их толстые обложки - однотонные "кожаные" или тряпичные, но простые, спереди выгравировано название и какой-нибудь незатейливый узор, а сзади выдавлена маленькая циферка стоимости... их чуть желтоватые страницы и буквы с засечками... их легко листающиеся, не склеенные между собой страницы, с большим отступом текста от корешка, чтобы не надо было ломать переплет, прочитывая слишком близко подходящие к шву буквы... ощущение тонкой вязи слов, которая не просто небрежно отпечатана, а вдавлена в бумагу...
...их, в конце концов, сам подход к тому, что выходил из-под станка печатного: без единой опечатки, без лишних запятых и без стилистических косяков, которые мешают воспринимать книгу в целом, из-за которых постоянно отвлекаешься.
Этого современным издателям не хватает. А зачем? Тонкая бумага, буквы, которые смазываются, если по ним провести чуть влажными от пота пальцами, тонкая обложка, которую так легко согнуть или сломать, но зато красивая, постоянные опечатки (три-четыре на текст просто опечатки, и это уже не говоря о пропущенных-лишних запятых, повторах и тому подобном) и склеенные страницы - вот современная книга.
Определенно, книги старые, советских времен, мне нравятся больше. И читаются они легче: так, что глаза буквально летят по тексту, пируя, и приходится останавливаться нарочно, чтобы прочувствовать, понять, запомнить...
Та книга Брэдбери, в которой я прочитала 451° по Фаренгейту, сейчас лежит рядом со мной. Она 1987 года выпуска, отпечатана издательством Правда города Москвы.
На обложке есть выбоинки, по которым проводишь - и кажется, что книга живая, побитая, но живая и несломленная, продолжающая нести то, что в ней, людям...
...она действительно живая. У нее есть душа. Мало того, что душа есть у самого рассказа - душа есть и у этих желтоватых страниц, по которым проводишь и всем существом своим чувствуешь, как пальцы ласкают Слова, как они льнут к руке, как они хотят отдать свою красоту человеку, способному открыться и позволить фразам хлынуть в себя, заполнить пустоту в внутри, обогреть оттуда живительным пламенем, заставляя тянуться к солнцу и мечтать о ветре в волосах...
Да что там по странице - даже к обложке прикасаешься и чувствуешь, как где-то глубоко внутри чуть слышно отзывается тоненькая серебристая струнка.
"Серебристый". Это слово приходило мне в голову все те несколько часов, что я читала 451° по Фаренгейту. Я не знаю, почему. Просто - серебристый. Может, потому, что серебристый - это светло-серый, обычный, простой, но сверкающий, стоит лишь повернуть его по-особенному, стоит лишь заглянуть в глубину - и сияние этого простого захватывает, утягивает, опутывает...
Этот роман... он что-то всколыхнул. Вошел в душу и вроде бы вышел... но частичка его, большая такая частичка, осталась внутри и сейчас жжет где-то там, в области диафрагмы.
Я не шучу. Действительно жжет. Тихо так. И так странно. Я раньше ничего такого не чувствовала.
Когда я читаю Пратчетта, такого нет - остается только странно-светлая грусть и какое-то... едва заметное разочарование. Нет, не оттого, что я ожидала от книги большего - от себя. Терри мастерски преподносит нам мир самой абсурдной его стороной, смеясь над собой и над всеми, и этот смех - он ясный, чуть-чуть ироничный и немножко недобрый (нет, не злой, но не добрый), и в первую очередь правильный и нужный, потому что без такого вот смеха над самим собой жить ни в коем случае нельзя.
И пока читаешь, ты улыбаешься и хихикаешь вместе с ним - в первую очередь над собой, узнавая такие едва заметные черточки себя в персонажах, которые такие на тебя похожие и вместе с тем совсем другие и очень, очень живые...
...а когда книга кончается, становится грустно. Потому что продолжать улыбаться вот так запросто, без доброго товарища, который тебе покажет, что это - действительно нелепо и что над этим стоит посмеяться, почему-то не получается. И от этого странно томится душа, и легкая улыбка исчезает с губ через минуту, а то и меньше.
И становится тяжело, и почему-то... почему-то страшно. От себя. От того, какие мы.
Но такого жжения внутри, как сейчас, от слов Пратчетта не испытываешь почему-то. Может, потому, что он не ставит целью показать нам, к чему мы идем медленно и верно...
Брэдбери... знаете, а он ведь предрекает. Ведь то, что написано в его книгах, ждет нас в недалеком будущем. Это уже начинается. Я вижу по своим родителям и по мелкому...
Мой младший брат целый день сидит у телевизора. Да, он играет, он что-то делает - но без включенного телевизора ему неспокойно. То же самое - мама.
Сегодня. Я выхожу на кухню, с Брэдбери в руках, наливаю себе чай. По телевизору - идиотский сериал.
- Мама, тебе не надоело?
Мама, сидящая на диване, смотрит на экран и тяжело вздыхает. Даже не шелохнувшись.
- Надоело. А что делать?
- Книги читать. Пока их жечь не начали.
Она удивленно смотрит на меня, хмыкает:
- А зачем их жечь?
Я еще что-то говорю - не помню уже, что. Заканчиваю такими словами:
- ...почитай Брэдбери. Я тебе дам потом. Ты поймешь.
Пустые непонимающие глаза. Я молча кладу сахар и ухожу назад, дочитывать.
Боюсь, что если я действительно дам ей Брэдбери, она все равно не поймет.
Я еще помню, как она читала книгу про Распутина. Восторг, сияющие глаза - она действительно ее читала и рассказывала мне, и это было действительно интересно. И ей было интересно, вот что самое смешное.
Страниц сто.
А потом книгу снова заменил телевизор.
Папа дома не бывает. У него нет времени ни на что, кроме работы и... ладно, не буду о больном.
Я практически не смотрю телевизор - за очень, очень редким исключением. Обычно остаюсь на кухне поглядеть, только если там идет сериал Папины дочки - единственное, что, как мне кажется, не просто смешно, но еще и умно. Да-да. Не было бы еще смеха на фоне... или мне кажется, и его нет? Впрочем, не это важно.
И всем друг на друга наплевать. Да, мама меня кормит, да, папа дает мне деньги, да, я сама играю с мелким... но нет душевной близости. Я не могу прийти к маме и, сев рядом с ней, просто завести разговор - о том, например, какая сегодня погода или какую интересную книгу я прочла. Она смотрит телевизор, я мешаю ей. Я не могу позвонить папе и пообщаться с ним о чем-то, что меня волнует: он занят, у него работа.
Буду честна: мелкий тоже подчас не может выпросить у меня с ним поиграть, потому что я постоянно сижу в интернете, и у меня на него мало времени.
Но при всем при этом я единственная из всей нашей семьи, кто еще читает книги. Не потому, что у меня много свободного времени, а у них его нет. Мама у меня не работает и может читать куда больше, чем я. Но... ей это не нужно. Она лучше будет смотреть телевизор и трястись от страха, слушая очередные прогнозы насчет глобального потепления. Папа говорит, что любит читать, но читающим я его за последние года два что-нибудь, кроме статей в интернете, не видела ни разу. А все подаренные ему книги стоят у меня в комнате, и я все чаще на них кошусь, потому что ему они не нужны...
Мелкий так и вовсе учится пока читать, но ему это занятие явно не по душе. Даже энциклопедию, которая ему интересна, он сам не пытается изучать, даже водя пальчиком по строчкам и вслух проговаривая буквы: он идет к матери и требует, чтобы она ему все разложила по полочкам. То есть - прочитала.
А мама злится и ругается: он мешает ей смотреть КВН. Впрочем, если я в это время на кухне, я тоже злюсь: я редко смотрю телевизор, но если я его смотрю, я не люблю, когда мне мешают слишком громким голосом или шипением закипающего чайника: в конце концов, я хотя бы пытаюсь вслушиваться в то, что там говорят.
Впрочем, кроме Папиных Дочек и КВНа, я ничего смотреть не могу по зомбоящику. Даже Камеди.
А я - да, при всем том, что я учусь в школе и приползаю домой в пять вечера, при том, что с пяти и до где-то полуночи-часа ночи сижу в сети - я читаю. Может быть, не то, что достойно, может быть, не то, что меня научит, но - читаю. И мне интересно.
Я не могу их понять. Они радуются, что я расту у них такая умная и читающая, но они не могут понять меня. Они требуют от меня общаться с живыми - но с кем?
Среди окружающих меня сверстников я знаю только одного человека, который увлечен книгами больше, чем я, и которому я страстно завидую: Алина Ильинская. Но ей со мной не интересно: я ниже ее. Я это понимаю, и это время от времени - да нет, не время от времени, почти всегда! - меня раздражает. Но при том я хоть и ниже, но не настолько, чтобы меня можно было вести за собой и учить (как, например - прости, Алина - Алину Выгодянскую) - или не настолько, кхм, любящая руководство над собой, чтобы меня можно было вот так наставлять на "путь истинный"...
Поэтому Ильинской я не интересна. А жаль.
Может, еще Элисо - но... ей завидовать у меня не получается, наверное, потому, что она пусть и читает много, но такой, как Алину - с книгой даже на уроках, уходящей в нее полностью, - я ее никогда не видела. Наверное, потому, что ей это не так интересно и не составляет главную часть ее жизни...
Про Торшу я молчу. Было много уже слов про нее сказано.
А остальные сплетены из сплетен, красивых шмоток, глупых шуток и другого, чего не понимаю уже я.
Впрочем, я уже, кажется, писала об этом.
И люди, которые могут меня понять, которые, как мне кажется, меня понимают - они именно здесь, в Сети, на дайри и в аське, они из разных городов, разных возрастов и с разными судьбами, но они понимают. И это главное.
Хотя, конечно, это не оправдывает времени между примерно пятью и девятью, когда почти никого из людей, с кем я общаюсь регулярно, он-лайн нет, а я все рыщу по страницам, пытаясь что-то отыскать, поймать за хвост - да хотя бы за кончих хвоста! - какую-то мысль. У меня это не получается.
И я прожигаю свое время так же, как все другие, в поисках того, чего мне, наверное, никогда не найти - просто другим способом и с осознанием.
Мы сжигаем Время, и оно пеплом стелется нам под ноги. И нам кажется, что мы - властелины Времени. Это не так. Как сказал Пратчетт, "время - наркотик; передоз времени - и вы покойник". Мы этого не понимаем. Мы живем лишь крохотную частичку, маленькую пылинку от огромной тучи того Времени, которая нам дается богами, а все остальное, "лишнее", сжигаем яростно и беспощадно, и сами сгорая в этом море лавы непонимания и жестокости, глупости и невежества.
А заодно сжигаем и Воздух, которым сами же дышим.
Вот и получается, что мы либо задыхаемся без воздуха, либо сгораем в пламени вместе с Временем.
Зато теперь я понимаю, почему Наталья Сергеевна говорила нам, что лучше читать просто по требущимся главам, чем всякие краткие содержания. Почему она так хочет, чтобы мы читали книги. И я благодарна ей за то, что в списке литературы, которую надо прочитать за лето, значится 451° по Фаренгейту: этим она сподвигла меня наконец прочитать то, что я так долго видела, вставая утром с постели - все это время Брэдбери стоял у меня на полке прямо перед кроватью, и когда я вставала, взгляд невольно приковывался к нему.
Понимаю я теперь и то, почему дедушка так гонял меня в детстве от телевизора. И я благодарна ему за это сейчас больше, чем за все остальное. По-моему, он единственный, кто из всей нашей семьи может меня понять - пусть я и злюсь на него постоянно по поводу и без повода, несмотря на то, что он в Волгограде. Пусть у него тоже вечно нет и не было на меня времени...
А еще... я сейчас скажу вещь, которая многим покажется абсурдной, НО! Я очень благодарна Джоан Роулинг. Читать я начала любить именно после Гарри Поттера - вернее, даже не то чтобы любить, а именно в большом количестве читать всякие-разные книги.
Благодарна я и нашей учительнице, Татьяне Александровне, которая задала нам ГП на внеклассное чтение во втором классе.
*вспомнила про пенсионера, замерзшего на лавочке в Питере... про девушку, упавшую в том же Питере под колеса электропоезда в метро и двух девчонок, которые смотрели и на нее пялились, даже не попытавшись помочь... себя, шатнувшуюся в сторону от упавшей женщины с пакетами - из-за резкого осознания того, что она бы в такой ситуации никогда не помогла, и вспыхнувшей из-за этого внутри безумной злости...*
Я надеюсь, что какой-нибудь глобальный пиздец вставит нам всем мозги на место и вышибет из меня дурь, пафос и наивность, а из остальных - дурь, безразличие и доверие к светящемуся тупому ящику.