Молескин волшебный. В него почему-то хочется писать те вещи, которыми здесь я поделилась бы разве что в закрытых записях. Рука сама тянется к ручке и блокноту. И это так здорово, что словами не передать.
Мы сходили с Зой на Дракона в театр им. Ленсовета. Да-да, того Дракона, который по Шварцу. Нет-нет, я не читала первоисточника и я знаю, что я дебил. И, однако же, задело меня страшно и не по-детски, до того, что я сидела в метро и строчила в своем новом молескине примерно следующее....
Несмотря ни на что, у меня всегда были, есть и, надеюсь, будут очень четкие представления о добре и зле (спасибо, дедушка и папа!). И вот в то, что условный герой в итоге превращается в то, против чего он боролся, я тупо не могу поверить. Потому что... такого не бывает. Потому что добро слишком добро, чтобы в конце концов уподобиться злу. Оно на то и добро, черт возьми, чтобы не сгибаться и поднимать голову при любых обстоятельствах, чтобы всегда поступать по правде!
Я не отрицаю полутонов, напротив. Я верю - знаю, что они есть. Я сама такая никакая - не слишком хорошая и не слишком плохая. К тому же я люблю антиутопии - странной, извращенной, неправильной любовью, но тем не менее люблю. Потому что они заставляют понять, что у тебя на самом деле всё ещё не так плохо. Потому что они помогают поверить в лучшее. Так и здесь. Герой. Герой! Герой - он же потому и герой, что всех спасает. Людям иногда нужно знать и верить, что существует тот, кто будет держать голову гордо, даже если он при этом лежит на плахе или его растягивают на дыбе. За добро. За идеалы. За свет. Это - правильный герой, потому что даже если он по факту проигрывает, он выигрывает по сути. Он не сломлен. Пусть я не видела никогда того самого "абсолютного добра", которое я сейчас подразумеваю. Даже пусть люди - и особенно если! - не просят их спасать. И если добро до того измельчало, что превращается во зло само - значит, это плохое добро и вообще не добро вовсе.
Наверное, проблема еще и в том, что я шла смотреть сказку. Что ждала, что вот-вот, вот сейчас, всё станет лучше. Не стало. И как-то вот ощущения остались премерзкие. При этом чем дальше, тем больше я понимаю, что спектакль-то на редкость хорош. Иначе он бы не смог пробрать до такой степени. Я бы просто не смогла настолько близко это воспринять.
Ну и, в общем, как-то так. Путано, сумбурно и по-дурацки, но других слов у меня пока нет. Может, потом появятся - тогда я их потом и выражу...
Последние три дня почему-то прошли как в тумане. В счастливом, розовом-розовом тумане. Было невероятно здорово, только как-то уж очень больно и обидно уходить от Кары вчера... с другой стороны, зато я поиграла с братом. Но всё равно.
А сейчас навалилась какая-то странная апатия. Чукча неожиданно оказался читатель, а не писатель: я за четыре часа добила Лунное сердце де Линта и теперь хочу еще, но думаю, что пора бы сделать перерыв на Ярмарку тщеславия. А то она смотрит-смотрит на меня с полки. Зато совсем ничего не написать - ни пост на Ньюфорд, ни анкету Юфи. Ни даже посидеть и подумать над девочкой-бардом. Ужасно. *вздыхает и в печали идет писать про Буша-старшего на сайт Цветкова*
Сегодня утром я был в больнице у Олега Кашина. Ему сделали очередную операцию, хирургически восстановили в прямом и переносном смысле этого понятия лицо российской журналистики. Зверское избиение корреспондента газеты "Коммерсантъ" вызвало гораздо более широкий резонанс в обществе и профессиональной среде, чем все другие покушения на жизнь и здоровье российских журналистов. В реакции федеральных телеканалов, правда, могла подозреваться заданность — ведь и тон немедленного отклика главы государства на случившееся отличался от сказанного первым лицом после убийства Анны Политковской. И еще.
До нападения на него Олег Кашин для федерального эфира не существовал и не мог существовать. Он в последнее время писал про радикальную оппозицию, протестные движения и уличных молодежных вожаков, а эти темы и герои немыслимы на ТВ. Маргинальная вроде среда начинает что-то менять в общественной ситуации, формирует новый тренд, но среди тележурналистов у Кашина просто нет коллег. Был один Андрей Лошак, да и тот весь вышел – в интернет.
После подлинных и мнимых грехов 90-х в 2000-е годы в два приема – сначала ради искоренения медийных олигархов, а потом ради единства рядов в контртеррористической войне – произошло огосударствление "федеральной" телеинформации. Журналистские темы, а с ними вся жизнь, окончательно поделились на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ. За всяким политически значимым эфиром угадываются цели и задачи власти, ее настроения, отношение, ее друзья и недруги. Институционально это и не информация вовсе, а властный пиар или антипиар – чего стоит эфирная артподготовка снятия Лужкова. И, конечно, самопиар власти.
Для корреспондента федерального телеканала высшие должностные лица — не ньюсмейкеры, а начальники его начальника. Институционально корреспондент тогда и не журналист вовсе, а чиновник, следующий логике служения и подчинения. С начальником начальника невозможно, к примеру, интервью в его подлинном понимании – попытка раскрыть того, кто не хотел бы раскрываться. Разговор Андрея Колесникова с Владимиром Путиным в желтой "Ладе-Калине" позволяет почувствовать самоуверенность премьера, его настроение на 2012 год и неосведомленность в неприятных темах. Но представим ли в устах отечественного тележурналиста, а затем в отечественном телеэфире вопрос, заданный Колесниковым Путину: зачем вы загнали в угол Михаила Ходорковского?
Это снова пример из "Коммерсанта" — порой возникает впечатление, что ведущая общественно-политическая газета страны (вестник отнюдь не программно-оппозиционный) и федеральные телеканалы рассказывают о разных Россиях. А ведущую деловую газету "Ведомости" спикер Грызлов фактически приравнял к пособникам террористов – в том числе по своей привычке к контексту российских СМИ, телевидения, прежде всего. Рейтинг действующих президента и премьера оценивают примерно в 75%. В федеральном телеэфире о них не слышно критических, скептических или иронических суждений. Замалчивается до четверти спектра общественного мнения. Высшая власть предстает дорогим покойником: о ней только хорошо или ничего. Притом, что у аудитории явно востребованы и другие мнения: какой фурор вызвало почти единственное исключение – показ по телевидению диалога Юрия Шевчука с Владимиром Путиным.
Вечнозеленые приемы, знакомые каждому, кто застал Центральное телевидение СССР. Когда репортажи подменяет протокольная съемка "встреча в Кремле", текст содержит "интонационную поддержку", когда существуют каноны показа: первое лицо принимает министра или главу региона, идет в народ, проводит саммит с зарубежным коллегой. Это не новости, а старости – повторения того, как принято в таких случаях вещать. Возможны показы и вовсе без инфоповодов – на прореженной эфирной грядке любой овощ будет выглядеть фигурой просто в силу регулярного появления на экране.
Проработав только в Останкине или для Останкина 24 года, я говорю об этом с горечью. Я не вправе винить никого из коллег, сам никакой не борец и от других подвигов не жду. Но надо хоть назвать вещи своими именами. За тележурналистику вдвойне обидно при очевидных достижениях масштабных телешоу и отечественной школы сериалов. Наше телевидение все изощреннее будоражит, увлекает, развлекает и смешит, но вряд ли назовешь его гражданским общественно-политическим институтом. Убежден, это одна из главных причин драматичного спада телесмотрения у самой активной части населения, когда люди нашего с вами круга говорят: чего ящик включать, его не для меня делают!
Куда страшнее, что большая часть населения уже и не нуждается в журналистике. Когда недоумевают: ну, побили, подумаешь! мало ли кого у нас бьют, а чего из-за репортера-то такой сыр-бор? — миллионы людей не понимают, что на профессиональный риск журналист идет ради своей аудитории. Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял. А за то, что это прочитали, услышали или увидели.
Заразиться влюблённостью, право, ничуть не сложней, чем смертельной проказой, А последствия могут быть хуже. Куда уж сквернее. Хоть смейся, хоть плачь… «Подними-ка мне веки, родная», - просил тебя царь катакомб ясноглазый. «Развяжи-ка мне руки», - чуть слышно шептал тебе синебородый богач.
Разумеется, он ничего не скрывает, не прячет. Ни тайн, ни секретов. Он заботится, слушает круглый животик, страдает, когда ты не спишь. Разумеется, он молодой и прекрасный. И нет никакого портрета. Разумеется, не ожидает, что скоро родится антихрист-малыш.
Он, конечно, маньяк. Но, конечно, не сильно. Немножечко, самую малость. Но зато он эстет! Но зато - не из тех, что немедленно тащат в кровать. Он, конечно, сорвёт эту маску, чтоб ты на нарывы его любовалась. Он, конечно, залечит все швы, чтоб приятнее было его целовать.
И ты яростно споришь с отцом. Этот вздорщик так любит выдумывать беды! Импозантного, чуточку хищного повара освободишь от оков. И ты думаешь, он не посмеет рагу из тебя приготовить к обеду. И ты знаешь, что он не рискнёт из тебя приготовить флакончик духов.
Непослушно, упрямо, сварливо, настырно, надменно, насуплено, хмуро Ты несёшь своё имя. И каждый хоть чуточку смыслящий в жизни злодей Понимает, что ты-то и есть его смысл, его муза, Влюблённая Дура. И на всех языках – «voulez-vous», «liebe dich», «навсегда», и вот так – «every day».
Если бы мне сказали, что два питерца в течение 20 минут не смогут найти человека на Аничковом мосту, я бы долго и упорно смеялась. А ведь зря бы смеялась-то! ><
А вообще сегодня был прекрасный день, прекрасный день. Уняняняняняняняняня. Да, я искренне и неприкрыто тащусь с сегодняшнего дня. х)
Мне иногда кажется, что в этом дневнике мало меня. Сложно объяснить, почему. Кажется, будто бы он отражает мои настроения, мои мимолетные мысли - но не ту суть, которая делает меня мной. А я тем временем погружаюсь в рутину - грубую, скучную и, к сожалению, постоянную. Это замкнутый круг, из которого пока не получается убежать. А убежать нужно - чем раньше, тем лучше, иначе я рискую закрыться в своей скорлупке. Нельзя. Проблема в том, что я это всё понимаю, но не могу ничего с этим поделать. Мне не хватает смелости. Мне никогда ее не хватало.
Везде сегодня требуется коммуникабельность, открытость и общительность. У меня есть друзья - прекрасные, замечательные друзья, - и мне более чем хватает. Я не говорю, что у меня не будет новых друзей. Я говорю, что я не собираюсь разбиваться в лепешку ради того, чтобы они у меня появлялись. Я довольна тем, что меня окружают люди, которым я доверяю, и мне больше ничего не нужно. И я не хочу работу, на которой мне придется общаться больше необходимого минимума. I'm not a people person, ok?
Я ощущаю себя умным человеком. В моей голове заводятся истории. И мне надо писать. И пора начинать носить с собой блокнот: все лучшие мысли приходят в голову в пути, особенно - в метро. Я верчу-кручу их, стараясь не забыть, но к тому моменту, когда я смогу их записать, они куда-то исчезают... подарите мне молескин с Ван Гогом, сейчас я его в вишлист даже запишу.
Еще одна проблема - рамки. Вроде бы я взрослый человек, но я никак не могу освободиться от ощущения, что весь мир смотрит на меня. Что если я оступлюсь, каждый не преминет кинуть в меня чем-нибудь тяжелым. Или помидором - тоже не лучше. Я очень боюсь разочаровать папу, потому что невероятно его люблю - мне только жаль, что эту любовь по-человечески выражать я могу только на бумаге, но судя по тому, как не видевшие его и составлявшие впечатление только по моим постам люди о нем отзываются, у меня хоть это получается. Но... он хочет для меня лучшего, видя это "лучшее" на свой манер. И я хочу хотя бы какое-то время освободиться от его влияния, почувствовать себя свободнее. Хочу, черт побери, съемную квартиру и денег... Хотя на самом деле я действительно хочу просто научиться не смотреть на чужое мнение. Забывать о стоящих за плечом людях, когда пишу. Забывать о стоящих за плечом людях, когда выбираю себе одежду. Забывать о них, когда иду по улице и напеваю под нос любимую песню...
А еще я хочу с кем-нибудь погулять по Питеру. Наверное, с кем-то, кто хорошо знает город. Узнать новые места, попробовать кофе, посмеяться. А еще хочу прийти с кем-нибудь утром в какое-нибудь из таких кафе, посидеть там... а потом человек, с которым я туда пришла, уйдет по делам, а я останусь с чашечкой чая, достану ноутбук и начну бездумно писать всё, что течет через пальцы на бумагу. А потом буду идти вечером к метро, засунув руки в карманы и ловя губами снежинки.
...вроде бы и не так много хочу. Только воплотить что-то не получается.
Кажется, мне пора заводить Скайп. Люди меня в нем отчаянно хотят, и мне уже даже почти стыдно, что меня там нет. х)
Тюдоры смотрятся. Вот сейчас, наверное, допишу этот пост - и буду смотреть очередную серию. Первый сезон уже потихонечку к концу подходит. Мне, кстати, неожиданно нравится. Первая серия показалась унылой, но я решила, что смотрю три, и уже на второй мое решение оправдало себя - затянуло.
Работа... такая работа. Прямо не знаю, что с ней делать. Уходить, не уходить...
А вот на учебном фронте все более-менее. Завтра вот сяду четвертую статью на сайт писать, правда, пока не совсем уверена, по какой из оставшихся семи тем. Но тем не менее! Сдала домчит и, имхо, сдала слова по испанскому (кстати, надо не забыть к завтрашнему дню один из долгов выучить и сдать, а то уже ноябрь близится к середине... пилить ради одного долга к Алексеенко будет не слишком круто, а так - получится свободная пятница перед сессией). А что еще клевее - что домашнее сочинение было написано без грамматических ошибок.
Книжки продаются, и это хорошо, и я хотя бы немного теперь при деньгах. Спасибо вам, добрые и любящие читать люди, я вас особенно тех, кто покупает больше одной, вроде Мендуност - кстати, таки отдельно поприветствую, меня очень впечатлило, что Вы спросили разрешения меня читать. Я же вроде добрая, не кусаюсь и ПЧей люблю х)
А еще я начала писать коротенький, а рассказ. И это здорово.
upd. Ах да. У меня же дримроли появились. И сразу много. Ибо я хочу сыграть чуть ли не всех женских персонажей де Линта... кроме Изабель. Но - хочу Кэти из "Лезвия сна", хочу Джилли, хочу Софи. Особенно - Джилли. Прям хоть идти и писать анкету на Ньюфорд.
Отвлекусь на две минуты от домчита, раз никак не сосредоточиться.
Иду в метро книжку продавать. Погода преотвратная: да, тепло, но ветер холодный и противный дождь, который так и норовит затечь за шиворот. Зонтик выгибает туда-сюда, пришлось его, маленького, закрыть и идти так. Подхожу, в общем. А у нас слева от метро теперь время от времени делают небольшую сцену. И сегодня она там стояла. И более того - по этой мерзейшей погоде на ней танцевали четыре идиота в национальных костюмах и даже пытались что-то петь, судя по тому, что я услышала, пока меня хохот не разобрал, ибо со стороны это выглядело эпично чуть более, чем полностью xDDD
В университете последние несколько дней какая-то феерия.
Семинар по истории США, что проходили, не столь важно. Староста группы задает вопрос не по теме: - Скажите, а в Конгрессе есть евреи? Голубев, наш преподаватель, слегка обалдевает, что-то говорит, потом уже серьезно отвечает: - Нет, евреев нет, но у них есть лобби, продвигающее их интересы. - Ну, а когда это началось? - интересуется староста дальше. Голос с задней парты: - С библейских времен. lain iwakura, надеюсь, что ты не обидишься. Я исключительно цитаты для. Испанский язык, проходим будущее время. Делаем упражнение, надо ответить на вопрос, используя только что изученный материал. Вопрос: у Вас есть миллион долларов, что Вы с ним сделаете? Все что-то отвечают, робкий голос согруппницы с передней парты: - А как будет "благотворительность"? - Благотворительность? - Алексеенко делает изуменные глаза. - Сие чуждое слово нам не знакомо!
upd. На том же семинаре по истории США, Голубев: - К следующему занятию читаем документы: Джеймс Блейн, "The Missouri Compromise"... Студенты (включая меня) начинают ухмыляться во все лицо, Голубев поднимает глаза, смотрит на это и сам широко улыбается: - Нет, не Дэвид. Мы снова лежим xD
10 серий за два дня. И есть ощущение, что вечером я досмотрю сезон. Торчвуд... выбивает почву из-под ног. Он не страшный, нет, Лисы по ту сторону дождя, он совершенно не страшный. Но в нем... в нем так много отчаяния. Боли. И так много простых человеческих историй. Этим он и отличается от Доктора - причем настолько сильно, что даже сложно поверить в то, что Торчвуд - докторовский спин-офф. И его куда тяжелее смотреть.